Харламов перезарядил пулемет и снова хватил длинной очередью. Цепь ничком бросилась наземь.
— Ну что? Взяли? — крикнул Харламов, приподнимаясь над пулеметом и грозя кулаками.
В наступившей на миг тишине ему показалось, что налево, внизу, на болоте, послышались чавкающие звуки множества конских копыт. Он прислушался, но в эту минуту далеко позади гулко ударили пушки, и вихрь артиллерийского залпа пронесся над его головой. Дождь хвои, веток и шишек посыпался сверху. Залпы раздавались со все возрастающей силой. В лощине послышались крики.
Митька вскочил.
Сбиваясь толпой, падая и поднимаясь, познанцы бежали вниз по лощине. Навстречу им с криком спускались пехотные цепи.
— Гляди, Степан! Гляди! — кричал Митька. — Пехота наша! Ура! Выручай, матушка! Бей их! Коли…
Позади них послышался конский топот. На зеленый пригорок въехал Аниська. Под ним приплясывал, мотал головой вороной жеребец.
— По ко-о-ням, братва! — крикнул Аниська. — Котовцы в атаку идут!..
Потом, пришпорив жеребца, он подскакал ближе и быстро сказал:
— Митька, вали скорей в эскадрон! Вихров приказал тебе принять второй взвод. — И уже другим тоном добавил, осклабившись; — Поздравляю вас с повышением, товарищ командир!
Но Митька медлил. Он смотрел на опушку, где, выходя из леса, собиралась пехота. Его внимание привлек стоявший впереди молодой командир. Сдвинутая на затылок фуражка открывала полное лицо с большим, чуть выпуклым лбом.
— Гляди, Степан, — сказал Митька Харламову. — Гляди, какой дядя здоровый. Видать, командир.
— Который?
— Эвон стоит.
К командиру подбежали двое в фуражках. Один из них громко сказал:
— Товарищ Чибисов, начдив приказал закрепиться на линии Вилька-Шляхетская.
— Добре, — отозвался Чибисов молодым мягким баском. — Передайте начдиву, что первый полк перешел к обороне.
Волоча за собой пулеметы, из лесу выбегали стрелки. Они занимали высоты, окапывались. Всюду сноровисто мелькали лопатки.
Рядом с Митькой, лихорадочно захватывая шевелящуюся ленту, зачастил пулемет.
Впереди, за лесом, от коротких взрывов дрожала земля.
Митька сбежал в лощинку, вскочил на лошадь и, пригнувшись в седле, поскакал к эскадрону.
10
Вокруг поставленного посреди комнаты большого стола с развернутой картой, чернильным прибором и папкой с бумагами стояли три человека в мундирах с пропущенными из-под погон аксельбантами. Двое из них — стриженный ежиком седой генерал и моложавый поручик — почтительно слушали командующего 3-й армией генерала Сикорского, который, хмуря большое, с крючковатым носом лицо и постукивая согнутым пальцем по карте, говорил властным голосом:
— Картина совершенно ясна, господа: Буденный окружен. Операция проведена мастерски. Наши войска прекрасно справились с поставленной задачей. — Сикорский, повеселев, провел рукой по карте. — Посмотрите, вокруг Буденного смыкается кольцо. Теперь ему не уйти. А? Каково? Это можно назвать современными Каннами или вторым Танненбергом. Великолепно! Концентрическим ударом мы уничтожим армию Буденного.
Поручик, изобразив улыбку на тонком лице, услужливо звякнул шпорами, генерал молча кивнул головой.
— А пока запишите, поручик, — продолжал Сикорский, нагибаясь над картой. — Потом мы уточним это в приказе. Пишите. Первое: генералу Галлеру закрыть выход из окружения через Тышовцы и одновременно установить связь с частями генерала Желиховского, наступающего со стороны Замостья. Второе: полковнику Жемирскому со второй дивизией легионеров ударить на Меночин. Первая, вторая и пятая кавбригады пока остаются в моем резерве. Великолепно! Завтра, тридцать первою августа, ровно в час ночи мы начнем атаку всеми силами и со всех направлений… Да, вот еще что: надо позаботиться о своевременном сосредоточении необходимого количества железнодорожных товарных составов.
— Разрешите поинтересоваться, для какой цели, ваше превосходительство? — спросил генерал Ставицкий, исполнявший при Сикорском должность начальника штаба. — А разве это непонятно, генерал? — Сикорский укоризненно посмотрел на Ставицкого. — Вагоны нам будут нужны, ваше превосходительство, под погрузку лошадей Конной армии… Очень важно предусмотреть все детали заранее, — заключил он со значительным видом, постучав по карте костяшками пальцев…
Второй день, почти не переставая, сеял мелкий дождь.
Лошади хлюпали по уходившей в глубину дремучего леса вязкой дороге. Казалось, все вокруг раскисло и набухло от влаги: и лес с отяжелевшей листвой, и напитанная, как губка, прозелень мха, и низко нависшее мглистое небо. По обочинам узкой дороги желтели болотные кувшинки, наполненные водой.
— Ну и дорога, черт ее забодай — проворчал Кузьмич, сдерживая заскользившую лошадь и бросая косой взгляд на Климова.
— Что и говорить, Федор Кузьмич! — поспешил согласиться трубач. — По этакой дороге только и впору ездить пьяному черту. А ночью совсем беда: чуть зазевался — ив ящик! Одним словом, гроб с музыкой. Да. Вчера, как с Замостья на Чесники прорывались, взводный Кравцов с первого эскадрона было утоп.
— Да ну?
— Ага. Съехал с дороги, ему показалось вроде место сухое, ну и угряз вместе с конем по самые уши. Еле вытащили. Одним словом, гиблое место.
— Факт. В германскую войну, Василий Прокопыч, мы Пинские болота этак же проходили. В точности такие места. Нам полковой врач тогда рассказывал: еще при Наполеоне, как француза гнали, один наш гусар провалился в болото вместе с конем. А спустя лет пятьдесят, а может побольше, как саперы дорогу проводили, нашли его. И представьте себе — как живой.
— Скажи, пожалуйста!
— Факт. Видать, там почва такая. Химия. Я и могилу его видел»
— Чудеса! — удивился трубач.
Вдали частой строчкой застучал пулемет. Один за другим ударило несколько пушечных выстрелов.
— И стреляют, и стреляют, и конца-краю не видно, — недовольно буркнул лекпом, тревожно прислушиваясь к гулу самолетов, круживших над лесом.
Впереди лес расступился, раскрыв широкую просеку. Там, на развилке дорог у шоссе, где стояла часовенка с потемневшим крестом, передние всадники остановились и начали спешиваться.
Дождь перестал. Бойцы переговаривались негромкими голосами, прислушивались к стрельбе. Наиболее предприимчивые кинулись в лес искать сухого валежника. Вскоре, весело потрескивая, запылали костры.
Харламов присел на корточки подле костра и протянул к огню озябшие пальцы.
Бойцы подходили на огонек посушиться. От шинелей повалил кислый пар.
Шлепая по грязи и таща подгнивший ствол дерева, к костру подошел Миша Казачок.
— Садитесь, братва, — предложил он радушно.
— Ай да Миша! Славно! Вот это уважил! — весело заговорили бойцы, подсаживаясь поближе к огню.
— А ну, мальчики, подвиньтесь! Дайте и мне кости погреть. Насквозь отсырела. — Дуся втиснулась между бойцами и обеими руками потянулась к огню.
Аниська хлопнул ее по широкой спине: — Ах, Дуся! Цветик лазоревый!
— Не трожь, — строго предупредила она. — Смотри, Сачкову скажу, он те всыплет кузькину мать!
— Извиняюсь, Авдотья Семеновна. Я ведь от души.
— Знаем мы вашего брата! А чего вы расшумелись?
— Да вот Щербатый сомневался, как бы нам здесь не остаться, — сказал кто-то из бойцов.
— Нашли кого слушать. Тоже герой!.. А может, и ты сомневаешься?
— Ну что ты! Я с товарищем Ворошиловым, как немцы наступали, всю Украину до самого Царицына прошел. В каких только окружениях не были! Ничего, вывел он нас. И теперь выведет, — сказал боец с твердой уверенностью.
— Правильно! — подхватил Харламов. — Пока Семен Михайлович и товарищ Ворошилов с нами, мне хоть бы что!.. Выведут. И не в таких переплетах бывали.
— Слыхали, мальчики, что в третьей бригаде этой ночью случилось? — спросила Дуська.
— Ну, ну?
— Паны заставу сняли.
— Как так?
— Часовой заснул. И вот из-за одного человека почти целый взвод пострадал.
— На посту заснуть — гиблое дело, — раздумчиво проговорил взводный Чаплыгин.
Вдали беглым огнем ударили пушки. Шумное эхо покатилось по лесу. Бойцы подняли головы и прислушались.
— Наши или поляки? — поинтересовался Аниська.
— Наши, — успокоил Чаплыгин.
— А я, взводный, вчера здорово струхнул, как вы нас с Петровым с донесением посылали, — сказал Аниська.
— Ну? А ты будто не трус, — заметил Чаплыгин.
— Да лучше десять раз в атаку сходить, чем такое увидеть.
— А что ты видал? — насторожился Чаплыгин.
— Только мы с Замостья свернули на Чесники, там дорожка такая лесная, гляжу, из-за дерева солдат в меня целится. Я за клинок — и к нему. А он целится и не стреляет. Что такое? Подъезжаю — мертвяк! Рыжеватый такой, усы кверху, видать по личности — с немцев. Да. Ну, осмотрелся. Вижу, у него винтовка между ветками всунута, а сам, как убило, до дерева привалился. Издали посмотришь — прицеливается! Вот тут-то я и напугался до ужаса. А потом, — Аниська усмехнулся, — а потом Петров и говорит: «Посмотри у него в ранце, может, консервы есть?» Я за ранец. А он тяжелый. Пуда два, если не больше. Раскрываю. И чего там только нет! Сверху миткаль. Целая штука. Потом товар на три пары сапог. Потом бабских рубах и сподников дюжины две. А на самом низу чего-то блестит. Я сперва думал — консервы. Нет, гляжу, что-то тяжелое, фунтов на двадцать. Вынимаю. Что за чудо? Штуковина такая, будто серебряная, а в ней сверху семь дырок. Пошарил еще — вторую вынимаю. Петров посмотрел. «Это, — говорит, — семисвечник. Он, — говорит, — его из какой-нибудь синагоги унес…» Ну, а консервов не оказалось. Видать он их сам поел. Очень даже толстый немец.
